Арийский миф в современном мире - Страница 260

260

В конце 1980-х гг. туркменский историк, публицист и кинодраматург Марат Дурдыев издал популярную брошюру о происхождении туркменского народа, где, придерживаясь ортодоксальной советской схемы, рисовал сложную картину формирования туркмен на основе взаимодействия как разнообразных местных, так и пришлых групп населения (Дурдыев 1988). Особенностью его брошюры было то, что он, во-первых, отводил расовому типу туркмен роль основополагающего признака их общности, доказывающего их автохтонность («Могут меняться язык, культура того или иного народа, но он остается именно этим народом, если не меняется его расовый тип». См.: Дурдыев 1991: 15), во-вторых, уделял особое внимание древним местным предкам, говорившим на иранских языках, и, наконец, в-третьих, настаивал на ошибочности увязки предков туркмен исключительно с кочевым миром, ибо древнейшее местное население было создателем земледельческой цивилизации. Иными словами, предков туркмен следовало искать среди как кочевников, так и земледельцев. Языковая принадлежность не имела для Дурдыева особой ценности, и его ничуть не смущал факт тюркизации местного ираноязычного населения. Главными источниками о происхождении туркмен ему служили не фольклор и лингвистика, а археология и физическая антропология. Они убеждали его в том, что древние восточноиранские племена, обитавшие когда-то на территории Туркменистана, составили «этногенетическое ядро» туркменского народа. Эта схема полностью сохранилась в расширенном переиздании этой брошюры, вышедшей в 1991 г., где Дурдыев со ссылкой на известного советского археолога А. Ю. Якубовского начал доказывать особую связь предков туркмен с древними парфянами (Дурдыев 1991: 33–34; Дурдыев, Кадыров 1991: 6–7).

В смягченном виде сходную идею высказывал и туркменский этнограф А. Джикиев, предполагавший, что среди кочевников раннего железного века встречались не только ираноязычные, но и тюркоязычные племена. Он отмечал, что в этногенезе туркменского народа участвовали и те и другие, и это также позволяло включать парфян в число предков (Джикиев 1991: 16–46).

Став в 1995 г. заместителем главы Национальной администрации по изучению, защите и реставрации памятников истории и культуры Туркменистана, Дурдыев издал в главной республиканской газете «Туркменская искра» серию статей, посвященных парфянскому наследию (Дурдыев 1995). При этом его вдохновляли многолетние раскопки городища Ниса, первой столицы Древней Парфии. Если в упомянутой брошюре Дурдыев уделял равное внимание различным предкам (парфянам, аланам, эфталитам, огузам и пр.), то теперь он рисовал именно историю парфян и Парфянского царства Золотым веком туркменского народа, которым тому следовало гордиться. Ведь Парфия была «крупнейшей державой античного мира», веками успешно соперничала с Римом и оказала «громадное влияние на развитие мировой культуры». Парфию Дурдыев представлял исконной страной Авесты и «родиной зороастризма», однако «ариев» он при этом даже не упоминал. Хорошо сознавая политическую роль этногенеза, он подчеркивал, что в период возрождения народу требуется четко знать, где именно располагалась его прародина и на какой этнической основе он вырос (Дурдыев 1995, 16 января: 2). В своих статьях он ни разу не затронул вопрос о языке «далеких предков туркменского народа». Зато особое внимание он уделил обретению Парфией независимости и отделению ее от государства Селевкидов, что, по его словам, было связано с «подъемом парфянского национального сознания» (Дурдыев 1995, 6 и 13 марта: 2). И современнику трудно было избежать аналогии с обретением Туркменистаном независимости в результате распада Советского Союза.

О значении Нисы для туркменской идентичности тогда начали писать и некоторые другие туркменские историки. Но если в поисках благородных истоков туркменской генеалогии Дурдыев избегал акцента на ее тюркских основах и, вопреки местной фольклорной версии, отказывался связывать ее исключительно с огузами, то тогдашний президент Туркменистана Сапармурат Ниязов вначале делал акцент именно на сельджукских корнях туркменской государственности. В 1998 г. по указанию Ниязова был расформирован Институт истории и ликвидирована Академия наук. Вместо этого был создан Институт истории при Кабинете министров Туркменистана, которому Ниязов поручил подготовить двухтомную «Историю туркменского народа» (Akbarzadeh 1999: 280–281; Демидов 2002: 144–145). Тогда же он задумался о создании свода морально-этических заповедей «Рухнаме», призванного восстановить неразрывную связь современных туркмен с их далекими предками (Пирмухаммедов 1999).

Однако, понимая, что ортодоксальная версия тюркской истории не обладала вожделенной исторической глубиной, туркменские идеологи попытались это исправить. Тут-то им и понадобилось обращение к древнейшим слоям этногенеза. Ставший во второй половине 1990-х гг. советником президента Ниязова, археолог О. А. Гундогдыев, подобно Дурдыеву, включил в число предков туркмен мидян, скифов, саков, массагетов и парфян, однако в отличие от того доказывал, что все они были тюркоязычными. Тем самым, по его словам, туркмены пронесли народное единство и свой язык через тысячелетия (Гундогдыев 1997; 1998: 57–72; 2002: 202–203). Однако «антропологический (расовый) подход» Дурдыева он не принял, справедливо отметив отсутствие строгих соответствий между физическим типом и языком (Гундогдыев 1998: 17–20). Главным слагаемым этногенеза ему служил язык, и, освежив старые построения турецких пантюркистов новыми фантазиями некоторых современников и самостоятельной интерпретацией новейших научных гипотез, он попытался возродить пантюркистскую схему мирового развития (Гундогдыев 1998: 7 – 56; 1995). Так он «восстанавливал справедливость», расчищая место тюркоязычным народам в древнейшей истории человечества, где традиционная наука их не находила. Все это Гундогдыев выдавал за «протоэтногенез туркмен».

260