В свою очередь некоторым башкирским националистам тоже представляется немаловажным наградить своих отдаленных предков «арийством», тем самым обеспечив им особо престижное место в истории человечества (Аль-Фатих 1997: 15–20; Галлямов 1997: 184–186, 234–235). В Башкортостане на этой ниве усердно трудится филолог С. А. Галлямов, сумевший в последнее время заручиться поддержкой курдов. Для этого он объявил курдов абсолютными автохтонами Курдистана, расположенного в горах Загроса и Тавра и в настоящее время поделенного между Турцией, Сирией, Ираком и Ираном. Именно эту территорию Галлямов определил прародиной индоевропейцев, которые расселялись оттуда по всей Евразии. Но постоянно в течение многих тысячелетий ее якобы заселяли лишь предки курдов, к которым он относил древних кутиев, касситов и хурритов. Он сделал курдов создателями не только таких древних княжеств-государств, как Манна или Митанни, но даже древнейших первобытных культур Месопотамии и шумерской цивилизации. Надо ли удивляться тому, что и завоевавшие Древний Египет гиксосы оказываются в его устах все теми же курдами? Иными словами, Галлямов создал для курдов миф о великих предках, цивилизаторах и культуртрегерах, в котором они так нуждаются для создания и легитимации своей национальной государственности. Мало того, нарисовав величественную картину переселения индоиранцев из гор Загроса через Среднюю Азию до отрогов Урала, он наградил и башкир «арийским происхождением». Тем самым, они сделались ближайшими родственниками курдов и получили все основания разделить с ними славу «великого народа», наградившего европейцев начатками культуры и цивилизации (Галлямов 2007).
Башкирский археолог Р. Б. Исмагилов еще в советское время начал искать прародину скифов далеко на востоке, где он обнаруживал и значимые для «арийской прародины» географические ориентиры (море гипербореев, Рифейские горы и пр.) (Исмагилов 1989). Затем он приписал появление царских скифов в Северном Причерноморье приходу сакских племен из Семиречья (Исмагилов 1991: 32–35). А после распада СССР он стал открыто доказывать, что среди скифского и сакского населения встречались тюркоязычные группы (Исмагилов 1992).
В этом контексте, подчеркивая родство башкир с европейскими народами, «арийская идея» позволяет им дистанцироваться от образа «варваров-кочевников» и обрести якобы присущее арийцам «благородство». Похоже, ту же роль апелляция к арийским предкам играет и у азербайджанцев, чему сопутствует параллельное стремление лишить армян их индоевропейских корней (Сабзали б. г.). Примечательно, что Галлямов в свою очередь использует выстроенный им миф для того, чтобы лишить татар булгарского наследия, объявив поволжские земли исконной собственностью башкир (Галлямов 2007: 435–438). Во всем этом, разумеется, отражается борьба за символический капитал.
Для туркмен, казахов и узбеков присвоение арийского прошлого означает прежде всего утверждение своего статуса как «коренного народа». Кроме того, «арийское родство» отводит тюркским народам почетное место в древней истории и уравнивает их с европейцами, помогая освободиться от комплекса неполноценности. В частности, это открывает возможность приобщения через арийцев к славе древних цивилизаций. Власти новых государств Центральной Азии также видели в мифе о единых древних предках верный путь к объединению нации и преодолению трибализма, бросающего ей серьезный вызов (Джандильдин 1989: 102–111; Олимов 1989: 13–15; Джикиев 1991: 5–6; Абдуразаков 1993; Дононбаев 1995; Курманов 1995; Ундасынов 2002: 51).
Однако при этом у туркменских, казахских и узбекских авторов, а также политических лидеров нет единства в трактовке образа древних ираноязычных кочевников в качестве своих отдаленных предков. Если некоторым авторам кажется достаточным представить их одними из предков наряду с древними тюрками, то другие прилагают все усилия для их тюркизации. В то же время если одним льстит родство с древними «арийцами», то другие всячески открещиваются от него и делают всех древних предков «тюрками». Кроме того, наблюдается и сдвиг отдельных авторов от первого подхода ко второму, что совпадает с эпохой становления местных постсоветских государств. Иногда это представляется борьбой с «европоцентризмом» и «колониальными взглядами» на древнюю историю местных народов (Артыкбаев 1999: 11–14). При этом в работе ряда местных тюркских авторов «европоцентризм» ассоциируется с «паниранизмом» (Аскаров 2005). Но если в советские годы пантюркизм представлялся «восстанием против колониализма» (Diat 1984), то сегодня к нему обращаются в поисках защиты от глобализации, угрожающей идентичности и самобытности. Однако разным авторам пантюркизм и его соотношение с «арийством» видится по-своему.
Туркменский художник Сулий Яранов еще в 1980-х гг. пытался представить арийцев едва ли не главными предками туркмен. Тогда он противопоставлял арийцев тюркам, отвергал пантюркизм и обвинял огузов в разгроме Арии, «древнейшей страны мира» (Павлов 1991). Он прославлял арийцев как создателей ранних цивилизаций, и его кисти принадлежит «Портрет арийки», изображающий молодую туркменку в традиционном наряде (Демидов 2002: 124). Туркменские ученые вели себя более осмотрительно. Признавая определенное участие древних ариев в формировании туркменского народа, они были несклонны преувеличивать их роль и избегали прославления «арийской расы», видя в этом определенную опасность (Юсупов 1991; Дурдыев 1991: 29; Гундогдыев 1998). Зато пантюркизм казался некоторым из них вполне уместным, и они делали все для его возрождения. Впрочем, сохранилась и научная версия о многокомпонентном составе предков туркменского народа, возникшего из смешения местных иранцев с пришлыми тюрками. Но сегодня такую версию иной раз приходится публиковать за рубежами Туркменистана (Кадыров 2012: 111–117).