Свои взгляды Хомяков наиболее детально изложил в книге «Свои и чужие», где попытался подвести под них научную базу. Вообще, будучи ученым, в своих публицистических трактатах он не устает подчеркивать, что основывается не на эмоциях, а на научных разработках. Действительно, он обладает широкой эрудицией и в курсе научных достижений не только в своей области науки, но и в тех областях, где не может назвать себя специалистом. Правда, затрагивая в своей книге ключевые моменты человеческой истории и социальной жизни, он, хотя и опирается на научные данные, нередко не в состоянии их критически оценить и дает им свои трактовки, слабо соответствующие современным научным знаниям. В частности, в своем стремлении возродить расовую теорию он выдает свои фантастические представления об антропо– и социогенезе за научные факты.
Он детально излагает одни концепции и хранит молчание о других, иной раз заслуживающих даже большего внимания. Порой он искусственно меняет хронологию и относит описываемые явления не к той эпохе, с которой они были реально связаны. Например, он заявлял, что в конце последнего оледенения неандертальцы численно преобладали над кроманьонцами, хотя на самом деле к тому времени никаких неандертальцев на Земле уже не было. Поэтому никакой борьбы Homo sapiens с «дебильными родственниками» в раннем голоцене, о чем он пишет (Хомяков 2003: 37, 170), не наблюдалось. И напрасно он вспоминает о «снежном человеке» (Хомяков 2003: 182–184): никакими надежными фактами об этом наука не обладает. Никакого перехода к скотоводству и, тем более, сложения молочного хозяйства у кроманьонцев (Хомяков 2003: 37–38, 154–155) тоже не происходило.
Хомяков объясняет появление расовых различий разной степенью смешения кроманьонцев с неандертальцами (Хомяков 2003: 36, 39). Однако и это остается недоказанным. Сегодня даже участие неандертальцев в становлении современного человека вызывает бурные споры. Что же касается биологической вариативности у современного человека, то она складывалась тысячелетиями и на это влияли самые разные факторы, изучение которых давно ведется, но еще далеко от завершения. Утверждать что-либо определенное о становлении человеческих рас сегодня затруднительно, тем более что немало современных ученых вовсе отвергают концепцию расы. Хомяков и сам фактически признает невозможность с уверенностью судить о связях между кроманьонцами и неандертальцами (Хомяков 2003: 181–182). Имеющиеся данные не дают никаких оснований и для его заявления о том, что «Россия – родина белой расы» (Хомяков 2003: 173–174).
Не менее странными представляются взгляды автора на происхождение земледелия как результат концентрации скотоводов в долинах рек и развития войн (Хомяков 2003: 42–48). Этим он реанимирует давно отвергнутую учеными «оазисную теорию». Все отмеченные и многие другие древние процессы, описываемые автором, происходили совсем не так, как рисует его фантазия. Его построения голословны, это – спекулятивные модели, не опирающиеся на какие-либо фактические данные. Они особенно опасны, когда речь идет о становлении и структуре ранней государственности, так как из этого делаются сомнительные политические выводы. Не менее беспомощны обращения Хомякова к лингвистике. Например, его стремление вывести термин «русские» из слова «русло» (Хомяков 2003: 156) является типичным примером народной этимологии и не имеет никакого отношения к реальности.
В рассматриваемой книге Хомяков снова обращается к оценке государства с этнической точки зрения. Без какого-либо анализа многочисленных фактических материалов он представляет полиэтничное государство «изначально несостоятельной структурой». Для него все социально-политические коллизии внутри государства сводятся исключительно к взаимоотношениям между «государствообразующим народом» и «инородцами», причем последних он снова связывает только с правящим классом. Взаимоотношения между людьми рисуются ему исключительно в этнических терминах, как будто государство обречено на борьбу за ресурсы между этническими группами, причем якобы повышение уровня жизни основного населения возможно только за счет интересов «чужаков» (Хомяков 2003: 40, 118–119).
Правда, в отличие от многих других русских радикалов Хомяков пытается осторожно обращаться с расовой теорией. Он понимает, что одно лишь «кровное родство» не способно стать надежной основой для нации (Хомяков 2003: 123). Все же он доказывает, что имперское наследие мешает русским и им надо создавать свое русское национальное государство. «В русском национальном государстве будут только русские, творящие в рамках русской цивилизации, думающие и говорящие на русском языке, защищенные русским государством и лояльные ему и только ему» (Хомяков 2003: 125). При этом Хомяков отвергает социализм и связывает национализм с «буржуазным модернистским движением». Он утверждает, что в таком государстве «инородцам» будет непременно житься хуже, чем «основному населению». В его представлении, возвращающем нас к социал-дарвинизму конца XIX в., развитие происходит только в жестокой истребительной борьбе наций за ресурсы, а реальный национализм присущ лишь «белым народам» (Хомяков 2003: 127–128, 133–134).
В планы Хомякова входят формирование национальной технократической элиты, организация общества по корпоративному признаку и создание новой идеологии. Последнюю он видит новой религией, воспитывающей любовь к природе, освящающей роль социальных институтов и культивирующей у людей боевой настрой, веру в победу, чувство ответственности и отвагу. На роль такой идеологии он предлагает древнее язычество (Хомяков 2003: 137).