Арийский миф в современном мире - Страница 132

132

Петухов отмечал, что в родстве со славянами были именно «белые» народы (Петухов 1998б: 254). Мало того, обвиняя немцев в оккупации древних славянских земель, он все же призывал проявлять к ним доброжелательность, ибо, по его мнению, лишь они («наши младшие братья») были «способны омолодить русский народ и не дать ему раствориться среди кавказских и тюркских народов», чего он весьма опасался (Петухов 1998в: 53; 2009б: 147).

Не менее важным ему представлялось доказать извечность «славянского этноса», и он спорил с Л. Н. Гумилевым, который, как известно, положил предел в 1000–1200 лет для существования любых этносов. Пытаясь преодолеть это досадное препятствие, Петухов объявлял, что русский народ непрерывно обновляется путем постоянной инкорпорации других групп и это якобы прибавляет ему «пассионарности» (Петухов 1998б: 49, 229; 2001: 220).

Фактически Петухов искусственным образом приписывал глубочайшему прошлому те особенности русского народа, которыми тот отличался в эпоху Средневековья и в последующем. Так, он утверждал, что у протославян не было своих земель и якобы поэтому их молодежь отличалась большой подвижностью и свободно расселялась едва ли не по всему Старому Свету (Петухов 1998б: 48). И догадливый читатель должен понять, что широкое расселение русских по территории вначале Российской империи, а затем и СССР было следствием не целенаправленной политики властей, а выражением вечного свободолюбивого духа русских, побуждавшего их к путешествиям. Мало того, якобы эта страсть к переселениям и военным походам еще в глубокой первобытности привела к формированию казачества (Петухов 1998б: 48; 2009б: 376). Аналогичным образом, Петухов приписывал «первобытным славянам» ненасытную любовь к правде и справедливости (Петухов 1998б: 100), игнорируя тот факт, что «поиски правды» – это черта русской идеологии, возникшая в Средневековье под влиянием православия.

Все эти идеи автор намеревался развивать в следующих книгах, которые были призваны, с одной стороны, доказать «славянство» многих известных своими славными культурными деяниями или завоеваниями народов древности, таких как «народы моря», филистимляне, хананеи, шумеры, «основатели древнеегипетских династий», «ярии» (так автор предпочитал называть индоариев), троянцы, варяги, вандалы, этруски, хетты (их он произвольно отождествлял с хаттами и готами), пеласги, скифы, кельты, «древние персы» и т. д., а с другой – развить у читателя устойчивые антизападнические настроения, в частности полностью дискредитировав реформы Петра I (Петухов 1990а: 291–293).

Одну из таких книг Петухову удалось издать в конце 1990-х гг. Исходя из научных данных о наличии догреческого субстрата в Греции и доримского в Италии, он произвольно приписал этот субстрат «русам», праславянам и назойливо навязывал читателю мысль о том, что якобы древнегреческая и древнеримская мифологии со всеми их пантеонами богов на самом деле уходили корнями к некоему «праславянскому наследию». При этом он предлагал читателю надуманные «этимологические» построения, полностью нарушавшие принятые в науке методики (Петухов 1998в). Нарушал он и логику неоязыческой историографии, изображая Троянскую войну столкновением одних «русов» с другими – участие каких-либо иных народов в этих драматических событиях древности он признавать отказывался (Петухов 1998в: 15). Он рисовал Золотой век временем, когда изрядную часть Евразии заселяли одни лишь «русы», создавая там высокие цивилизации и развивая шедевры устного творчества и изобразительного искусства. Никаких других «народов» в древности Петухов не обнаруживал, и откуда они взялись, оставалось неясным. Все, что он предлагал, – это давно отброшенная наукой идея механического «отпочкования» от некоего «народа-отца», которым, естественно, представлялись все те же «русы» (Петухов 1998в: 52).

По сути, Петухов, по-видимому, пытался продолжить дело Хьюстона Чемберлена, когда-то взявшего на себя миссию создания обобщающего труда по истории Европы, где он воспевал «арийцев» как создателей всех основных мировых цивилизаций, начиная с глубочайшей древности. Однако если для Чемберлена «арийцы» ассоциировались с германцами, то Петухов доказывал, что они были «русами, славянами». Другим источником его вдохновения была нетленная идея А. де Гобино о том, что причиной упадка цивилизаций была утрата «арийцами» «чистоты крови» в результате их смешения с другими группами населения. Идеи этих двух столпов классического расизма и составили стержень псевдонаучных произведений Петухова, скромно умалчивавшего о такой генеалогии своей «альтернативной истории». Напротив, в своих книгах, посвященных происхождению индоевропейцев и русов, Петухов всячески открещивался от каких-либо расистских построений и настаивал на том, что славяне были смешанным народом и что теория «избранного народа» им была чужда. Однако он не забывал подчеркивать, что они служили «гигантской колыбелью народов» (Петухов 1990а: 22, 277, 282, 286; 1998б: 230–234; 2009б: 122). Еще одним немаловажным источником его глобальной исторической конструкции была теософия Блаватской, откуда он заимствовал идею о сменяющих друг друга «расовых эпохах». Вовсе не случайно он не уставал петь дифирамбы этой концепции и называл ее «гениальной» (Петухов 2009а: 31).

Мегаломания, свойственная псевдонаучным трудам Петухова по истории «русов», достигла своих высот в его работах, вышедших в последний период его жизни в 2000–2009 гг. Тогда он замыслил издать трехтомную «Историю русов», из которой успел выпустить лишь два первых тома в своем издательстве «Метагалактика» (т. 1, 2000; т. 2, 2002). Внешне открещиваясь от «романо-германской исторической школы», которая, по его словам, подчинила себе отечественную историческую мысль, сам он следовал худшим методам этой «школы», в полную силу проявившим себя в этнологических работах конца XIX – первой половины XX в. Речь шла о моноцентризме, миграционизме и расизме, упрощавших исторический процесс и обосновывавших колониализм и расовую дискриминацию. В соответствии с этой парадигмой Петухов полагал, что любые открытия и достижения делались только в одном конкретном месте одним конкретным народом и распространялись оттуда, благодаря миграционной активности этого народа, одаривавшего своими культурными достижениями отсталых соседей. Конвергенции Петухов не признавал, зато утверждал, что каждый народ имел свой строгий набор качеств, культурных особенностей и духовных представлений, неизменно сопровождавших его в течение тысячелетий. Это касалось прежде всего главного народа-культуртрегера; другие же могли обогащать свою культуру за его счет. Иными словами, в его работах рисовалась героическая подвижническая история народа-донора, контрастировавшая с «паразитическим» образом жизни «народов-дикарей» и «народов-прилипал», которые развивались за его счет и разлагали его, приводя в конечном итоге к упадку. Теперь Петухов соглашался с тем, что термин «славяно-русы» появился в истории относительно поздно. Зато народ-донор, который он отождествил с Homo sapiens sapiens и возвел к палеолиту, получил в его книгах название «русы», причем, по его словам, речь шла об исконном самоназвании (Петухов 2001: 246; 2009а: 79; 2009б: 450).

132