Арийский миф в современном мире - Страница 89

В романе снова звучит мотив Гипербореи, располагавшейся на затонувшем материке Арктиде. Говорится о невероятных познаниях ее обитателей и об их соперничестве с Атлантидой. Автор упоминает и о поисках следов Гипербореи на Кольском полуострове, которые вели Барченко и Демин. Он всячески уговаривает читателя поверить в реальность Гипербореи и вновь обрушивается на «ортодоксальных ученых», связывающих ее с лженаукой. А в центре романа находится борьба за наследие Гипербореи, обладание которым якобы дает власть над всем миром. Тивел стремится запустить «Водоворот Оси Мира», когда-то созданный гиперборейцами. Ведь в случае удачи он становился властелином мира. Однако он не может достать ключ от «Водоворота», и именно за овладение этим ключом в романе разгорается нешуточная борьба. По сути же, как мы видели выше, ключ нужен самому читателю, чтобы разгадать зашифрованные автором имена героев романа и понять суть описываемой конфронтации.

В России выходят и более умеренные художественные произведения, где языческие сюжеты излагаются без какой-либо апелляции к «арийской идее». В них говорится о высокой дохристианской культуре славян и их языческих богах. В то же время авторы таких книг тоже не избегают соблазна рассказать и о некоей дохристианской письменной традиции. В беспощадном уничтожении всего этого культурного богатства обвиняется, разумеется, христианство (см., напр.: Осетров 1994).

Некоторые авторы таких романов показывают Арктиду с иной стороны. Так, в романе Н. Нечаевой «Седьмая раса» с ней связываются вовсе не предки русских и не славянские волхвы, а люди с немецкими именами, говорящие по-немецки. Они рисуются продолжателями дела нацистов, объявляющими себя избранными, сохранившими «чистоту арийской крови» и поклоняющимися свастике. Правда, со ссылкой на «Влесову книгу» заявляется, что славяне тоже являются «ариями». Однако автор не хочет отдавать «священное дело ариев» на откуп радикалам и дистанцируется от действий скинхедов (Нечаева 2007: 332–356). События романа разворачиваются на Кольском полуострове, куда прилетает известная журналистка для того, чтобы сделать репортаж о поисках древней Арктиды. Причем содержащиеся в романе сведения о последней говорят о хорошем знакомстве автора как с произведениями В. Н. Демина, так и с популярными представлениями об Аркаиме, наводнившими российские СМИ. В романе также воспроизводится идея о том, что владение бывшими землями Арктиды, к которым относится Кольский полуостров, якобы дает власть над миром (Нечаева 2007: 157).

Одной из центральных идей романа является смена рас и скорый приход шестой расы, о чем более ста лет твердят поклонники эзотерических наук. При этом делаются отсылки к теософским и ариософским концепциям конца XIX – начала XX в. и звучат имена Блаватской, супругов Рерих и австрийского ариософа Гвидо фон Листа. Знает автор и о псевдонаучных построениях Г. Горбигера, а также о фантастических произведениях чилийского почитателя нацистов Мигеля Серрано, настаивавшего на том, что якобы недобитые нацисты нашли приют в Антарктиде. Короче говоря, в романе в той или иной мере воспроизводятся известные эзотерические мифы об Арктиде и арийцах. Однако автор проводит резкие различия между их потомками: немецкая линия связывается с расизмом и убийствами, а славянская линия (к ней относится и героиня романа, о чем говорит сама ее фамилия Славина) от этого всячески дистанцируется.

Рассматриваемый миф находит своеобразное выражение в книгах писателя Ю. А. Никитина, увлеченного не столько Северной прародиной, сколько русским язычеством как исконной традицией. Бывший диссидент русской националистической ориентации, вынужденный в 1983 г. переселиться с Украины в Москву, он был сначала поглощен идеей «жидомасонского заговора», якобы уходившего своими корнями едва ли не к временам Сотворения Мира и ставившего своей целью установление власти избранных Мудрецов над миром (см. особенно: Никитин 1995). Героем его первых романов являлся русич Вещий Олег, волхв, сохранивший верность прежним установкам и обычаям, несмотря на установление христианства. Делая его компаньоном рыцаря-франка и отправляя их в далекие странствия от Палестины до Руси и Западной Европы, автор постоянно подчеркивал непреходящее значение русского языческого духовного наследия, по всем статьям превосходившего убогие западные и христианские моральные ценности. При этом христианство обвинялось в уничтожении исконной веры предков, ее служителей-волхвов и древней грамотности (Никитин 1994а: 99; 1994б: 7, 13, 277). Вслед за немецкими романтическими авторами XIX в. Никитин противопоставлял культуру цивилизации как высшее низшему и связывал первую с язычеством, а вторую с Сатаной. В то же время сторонником культуры у него оказывался и Христос, тогда как носители идеи цивилизации неизменно связывались с тайными силами, мечтавшими о мировом господстве или даже уже установившими мировое правительство (Никитин 1994а: 102–103, 126, 129, 161; 1994б: 20; 1995: 17–18, 167–169, 233–234, 404). В его книгах содержались стандартные выпады против хазар и иудаизма: в частности, иудейский бог обвинялся в необычайной жестокости, в ненасытной жажде кровавых человеческих жертв, в стремлении полностью уничтожить славян (Никитин 1994а: 115–117; 1995: 22, 36–37, 54–55). Не обходился вниманием и «кровавый навет» (Никитин 1995: 389).

Заклятыми врагами Олега представлялись масоны, или «жидомасоны», которые служили идее прогресса, цивилизации и для которых свободолюбивый «неуправляемый» славянский народ представлялся высшей опасностью и поэтому должен был исчезнуть (Никитин 1994а: 128–129; 1995: 167–168, 217, 231, 234). Автор отдавал дань неоязыческой мифологеме о том, как князь Владимир, выполняя заказ масонов, оплел Русь христианской сетью и превратил русичей в рабов. Одновременно читателю недвусмысленно давалось понять, что вредоносные тайные силы, стремившиеся к мировому господству, были связаны именно с евреями (Никитин 1994а: 457–460; 1994б: 7, 254, 269, 273–274; 1995: 406, 413). Герои Никитина позволяли себе и откровенно антисемитские заявления, к которым Олег, правда, относился как будто бы скептически (Никитин 1994б: 253–260). Видимо, автор все же принимал некоторые меры предосторожности, чтобы отвести от себя возможные обвинения в антисемитизме. Правда, с каждым новым романом он делался в этом отношении все смелее и раскованнее.