Впрочем, справедливости ради следует отметить, что на Украине неоязыческий миф иной раз обходится и без антисемитизма (Яворський 1992: 65–67). Украинские ученые предупреждают против идеализации славянского язычества и настаивают на непреходящем значении введения христианства для средневекового русского общества (Толочко 1993; 1996: 280). Они также вполне справедливо отрицают какую-либо связь предков украинцев с трипольцами, ариями и скифами, не говоря уже о палеолитических обитателях Украины (Залiзняк 1994; 1995).
Украинские неоязычники живут по своему языческому календарю, регулярно устраивают собственные празднества и обряды и имеют свое вероучение «Волховник» (Лозко 1994: 81–91). Символ веры украинских неоязычников требует беспрекословной веры в «украинских богов, единых в Свароге», в триединство Прави, Яви и Нави, в божественное происхождение украинцев от Дажбога и, наконец, в переселение душ (Сварог, 1998, № 8: 2). Нетрудно заметить, что все эти идеи являются либо заимствованными (из христианства или индуизма), либо плодом фантазии авторов XX в. Что же касается семи языческих заповедей, содержащихся в «Волховнике», то шесть из них посвящены защите своего народа, его языка и культуры как от прямых вражеских посягательств, так и от чужеродного культурного влияния, то есть имеют выраженную изоляционистскую ориентацию. И лишь одна из заповедей говорит о защите природной среды. Никаких других моральных норм украинские неоязычники, похоже, не знают (Сварог, 1998, № 8: 2). Мало того, расширяя в своем молитвеннике «Правослов» список заповедей до десяти, Лозко заканчивает его призывом: «Не имей дела с жидом!» (цит. по: Ivakhiv 2005b: 217).
Публичная активность украинских язычников к концу 1990-х гг. нарастала. В 1998 г. Священная Рада РУНвиры открыто выразила недовольство тем, что президент Украины Л. Кучма симпатизировал православному христианству и не уделял должного внимания другим конфессиям (Украинские язычники… 1998). В особенности, недовольство язычников вызвали действия киевских муниципальных властей, по распоряжению которых при реконструкции Софийской площади в мае 1998 г. была повалена копия статуи Световида. Эта статуя, воспроизводившая облик известного археологам Збручского идола, с 1970-х гг. стояла в сквере, привлекая внимание туристов. С появлением в Киеве неоязычества его поклонники начали устраивать около нее различные ритуалы. Когда для статуеа возникла угроза, неоязычники потребовали перенести ее поближе к Музею истории Украины. Однако здесь их интересы вошли в противоречие с православной церковью. Им было заявлено, что Старокиевская гора с конца X в. была средоточием христианских культовых сооружений и установление здесь языческого идола было бы неэтичным по отношению к христианским святыням (Кухаренко 1998). В ответ неоязычники написали гневное письмо украинскому президенту, потребовав немедленно восстановить памятник и наказать виновных в его сносе. В противном случае они пригрозили обратиться в международные правозащитные организации (Звернення 1998). Рунвировцы ведут себя более умеренно и не требуют возвращения древних капищ (Соколовская 1997).
Московская православная газета «Радонеж» выражает недоумение по поводу цитировавшейся выше статьи П. Чемериса об «арийском Иерусалиме» и фактически не только высмеивает содержащиеся в ней нелепости, но и прямо указывает на присущий ей антисемитизм (Москаленко 1997). Вместе с тем, выставляя автора едва ли не главным современным украинским историком, газета «Радонеж» представляет его фантастическую концепцию как отражающую современное состояние украинской науки, что, разумеется, далеко от истины. Мало того, газета умалчивает о том, что близкие концепции имеют широкое хождение среди русских неоязычников.
Обсуждая интригующий вопрос о том, чем украинских неоязычников так привлекает «арийская идея» и арийская идентичность, А. Ивахив справедливо замечает, что ничего для себя позитивного в истории последнего тысячелетия они не находят. Действительно, вхождение Украины в Польско-Литовское государство, Российскую империю и СССР воспринимаются ими как зависимость от чужой власти, а господство христианства – как дополнительный фактор порабощения, на этот раз духовного. Что же касается Киевской Руси, то ее название, как сетуют многие украинские националисты, было узурпировано русскими и стало основой для политонима «Россия», «Российская империя». Термин «славяне», по словам Ивахива, тоже не удовлетворяет украинских неоязычников, ибо, во-первых, имеет слишком широкое значение, а во-вторых, ассоциируется с давней идеей единства трех восточноставянских народов под эгидой русских. В сравнении с ними и рядом других названий («анты», «скифы» и т. д.) название «арийцы» привлекает своей ассоциацией с индоевропейским «превосходством» и белой расой, тем более что одна из научных гипотез рассматривает Украину как прародину индоариев или даже индоевропейцев в целом (Ivakhiv 2005a).
Между тем этот вопрос не так прост, как кажется. Ведь русских украинцы издавна называют «россиянами», и это не мешает им воспринять для себя неологизм «русичи», как предлагает, например, Ю. Каныгин (Каныгин 1996: 210–211). Однако в этом им снова приходится соперничать с русскими, ибо, благодаря распространению литературы в духе славянской фэнтези, термин «русичи» становится все более популярным в современной России. Но сегодня и украинские неоязычники активно используют термины «русы» и «русичи». Тем самым они максимально приближают этноним к тому («русы/рутены/русины»), который был в ходу еще в XVI–XVII вв. (Коваль 1996: 14–15; Корпанюк 1997: 35)