Арийский миф в современном мире - Страница 226

226

Теперь Петухов окончательно отрывался от научной почвы, которой он все же пытался придерживаться в своей первой псевдонаучной книге по истории индоевропейцев. Он смело подхватывал миф об Арктической прародине и широком расселении «предков» по Сибири и далее – до Гималаев, Переднего Востока и Европы. Он рисовал грандиозные волны пастухов-воинов, «избранного народа», светлоглазого и русоволосого, заселившего изрядную часть Земли от Тихого до Атлантического океана и от Приполярья до Индостана, Аравии и Нубии более 40–30 тыс. лет назад. Будто бы уже тогда они несли над собой «огненный крест Сурьи» (то есть свастику! – В. Ш.), «священный крест» (Петухов 1998а: 330–334).

В то же время, повествовал автор, мир рано разделился на «две цивилизации»: одну светлую, умную и честную, другую животную, пронизанную интригами и ложью. В первой господствуют здоровье, крепкие семейные узы, почитание родителей, труд и порядок; вторая является царством золотого тельца – в ней побудительным мотивом служит жажда наживы, это цивилизация растлителей и разрушителей (Петухов 1998а: 328–329). Мало того, что образ этих цивилизаций создается по принципу непримиримой оппозиции; в нем слышится отзвук антииудейских проповедей таких отцов Церкви, как апостол Павел, святой Августин, святой Иероним и др., практически в тех же словах изображавших христиан и иудеев.

От отцов Церкви Петухова отличал лишь крайний пессимизм в отношении разрешения этого конфликта – ведь выходит, что из века в век «злая цивилизация» постоянно побеждает «добрую» и никакие высокие нравственные качества не спасают последнюю от разлагающего влияния первой. В соответствии с «арийско-славянским мифом» автор рисовал апокалиптическую картину наступления «злой цивилизации», начавшегося приходом «неведомых миру колен» из Сирийской и Аравийской пустынь. Они захватывали и разоряли города, убивали царей и жрецов, заставляли писцов переписывать историю. При этом захватчики не обладали никаким творческим началом и были способны лишь «красть и уничтожать» (Петухов 1998а: 334). Со временем Петухов настолько осмелел, что отваживался и прямо называть этих «неведомых захватчиков» по имени. Он писал о «полных немыслимой злобы, зависти, ненависти евреях-захватчиках, вторгшихся на Святую Землю из Аравийских пустынь… и разгромивших блистательную российскую цивилизацию» (Петухов 1998в: 19–21).

В этом свете автор в совершенно неожиданном ракурсе представлял Иисуса Христа и христианство. Оказывается, христианство является древнейшим русским наследием, причем «славяноросы» были «носителями креста» (автор поясняет: «коловорота», «свастики») и поклонялись «единому Богу Роду» не менее 10 тыс. лет. Якобы даже после прихода евреев в Палестину там еще сохранялись «славяноросские общины», и именно из их среды вышли Спаситель и его апостолы (Петухов 1998в: 19–21).

Подобно Кандыбе, Петухов по-своему трактует подвижническую деятельность Иисуса Христа. По его словам, тот пришел на Землю вовсе не для того, чтобы искупить первородный грех человечества. Нет, он пришел, чтобы «вернуть проклятой земле ее святость», он пришел не к «избранным», а к «отверженным», предавшимся злу «на тех землях, где дал он силу детям своим и где они утеряли ее, утратив земли эти под натиском диких кочевников». Но жертва его сама по себе не спасла мир от зла. Зато он пробудил двенадцать апостолов, «русоволосых и светлоглазых россов», возродивших мир и создав Церковь Христову, укрепляя империи и выжигая «нечисть» (Петухов 1998а: 335–336). Позднее в развитие этих идей Петухов дал новое объяснение того, почему Палестина ассоциируется со Святой землей. Оказывается, дело вовсе не в том, что там возникло христианство. По Петухову, речь шла о горестных воспоминаниях о тех давних временах, когда «южные русы» были вытеснены с Ближнего Востока «протосемитами». Якобы северные волхвы, а затем и христианские священники хранили память об «исконных жителях» Ближнего Востока как «пострадавших от врагов за веру». Якобы поэтому Святую землю было бы правильнее называть «Святой Русью» (Петухов 2009а: 107–108). В этой экстравагантной версии христианство теряет свой универсальный всечеловеческий смысл и превращается в религию «россов». Ведь едва ли не главную миссию Церкви автор видел в том, что она «объединяет тех, кто забыл, что из одного Рода» (Петухов 1998а: 336). Иными словами, Петухов всячески пытался сблизить христианство с язычеством и навязать ему языческие ценности. Он настаивал на том, что христианство пришло на Русь как «родная кровная вера» (Петухов 1998в: 21).

Вместе с тем он изящно обходил вопрос о том, с какой именно «нечистью» боролась Церковь Христова, и из его увесистого сочинения читатель так и не узнавал, что изрядную долю этой «нечисти» составляли славяне-язычники. Не узнавал читатель и о славянском язычестве. Ведь всех языческих богов автор огульно зачислял в древние исторические личности, обожествленные кем угодно, но только не «россами». Последних же он наделял извечным и исконным монотеизмом – верой в Бога Единого, Творца Мироздания (Петухов 1998а: 309–310, 334). И он всеми силами убеждал читателя в правомочности всех действий Ивана – «он имел право наказывать! Ибо он видел плоды безнаказанности» (Петухов 1998а: 448).

По словам Петухова, даже разведя «очищающий костер инквизиции», Церковь все-таки проиграла, враги разъели ее изнутри и раскололи на две части. Но, о чудо, пострадала от этого лишь Западная церковь, а Восточная православная церковь «россов» продолжала мужественное сопротивление. Она выдержала нападки всех внешних врагов, но не смогла устоять перед внутренними. И вот теперь враги «проникли в саму Православную Церковь, чтобы объединить ее с прогнившей иудеохристианской златолюбивой и не Христовой церковью западной» (Петухов 1998а: 337–338). Так в романе отражается современная борьба основной массы православных иерархов против экуменического течения.

226