Вера, основанная на чувстве патриотизма, пережила во второй половине 1990-х гг. своеобразный ренессанс. Так, молодой музыкант и художник А. И. Печенкин заявил о том, что в 1990 г. на него якобы снизошло религиозно-мистическое откровение. Он обратился к «магии» русского языка, увидев в нем ключ к языкам всего мира и загадке человеческой культуры. Этот автор также исходил из идеи о древней Великой северной цивилизации, когда-то единой, но распавшейся 12 тыс. лет назад. Основываясь на географической близости России к «прародине», он объявил русский народ единственным «Великим народом», «Святой Русью» (Печенкин 1997).
Миф о «славянах-ариях» полюбился национал-патриотической прессе, издатели которой увидели в нем путь к преодолению духовной апатии и кризиса идентичности, охвативших русское население в 1990-х гг. Тогда-то и пошли в ход фантазии рассмотренных выше самодеятельных «исследователей». Интересно, что лихорадочный поиск «русского доисторического прошлого» охватил не только неоязыческие и эзотерические издания, но и те, которые одно время гордились своей откровенно православной позицией. Во второй половине 1990-х гг. об «арийстве» славян и о прародине «арийцев» в Центральной России писал общественно-политический и литературно-художественный журнал «Держава», издававшийся скульптором В. М. Клыковым, президентом Международного фонда славянской письменности и культуры, который повсюду демонстрировал свою приверженность православию (Доманский 1997). Еще дальше шла радикальная волгоградская газета «Колоколъ». На ее страницах была опубликована серия статей некой С. Л. Мухиной, где защищалась аутентичность «Влесовой книги» и отстаивались идеи о «славянской Трое», славянском происхождении Энея и Рюрика, русичах в Вавилоне и Западной Европе, славянском происхождении древнейшей письменности и даже «праславянах» в произведениях… Шекспира (Мухина 1997а; 1997б; 1997в; 1997 г; 1997д; 1997е). Сходные идеи в той же газете высказывала и историк Н. С. Трунтова, жена неоязычника В. Трунтова, члена исполкома Всеславянского собора и тогдашнего главного редактора петербургского неоязыческого журнала «Волхв», сотрудника Кубанского государственного технического университета в Краснодаре (Трунтова 1997).
От Мухиной эстафету подхватил некто Б. Русский, обвинивший отечественных историков в «русофобии» и «сионизме» и ставивший им в пример «истинных русских историков» типа Гриневича, Мухиной и других, развивающих неоязыческий миф о «славянах-перволюдях», создателях древнейшей письменности и ранних цивилизаций на Земле. В частности, он называл Иисуса Христа «истинным арийцем» и противопоставлял арийцев евреям. Он также воспевал «белую русскую цивилизацию» доледникового времени, которая якобы и дала начало всем «белым людям» (Русский 1997а; 1997б; 1997в). Еще дальше шел И. Святорусский, противопоставивший этой славной «доистории русов-арийцев» «позорные» страницы истории евреев. По его версии, евреи якобы изначально являлись вовсе не семитами, а хамитами. Вторгнувшись в Палестину, они будто бы истребили живших там семитов, и поэтому именно их-то и надо считать антисемитами (Святорусский 1995).
Неоязыческий миф пришелся по душе и Г. И. Молоканову, любителю русского космизма и президенту самопровозглашенной Кубанской народной академии в Краснодаре. Сокрушаясь по поводу нынешнего упадка научных знаний, этот академик вполне сознательно пропагандировал так называемую «истинную русскую историю» в изложении Лесного, Безверхого, Гладышева и других уже известных нам самодеятельных авторов и эзотериков. Для него глубинный конфликт, проходящий через всю мировую историю, – это конфронтация между арийцами и «хамитами», православием и иудаизмом (Молоканов 1995; 1996а; 1996б).
Есть основания подозревать газету «Колоколъ» в мистификации, что вообще характерно для национал-патриотической прессы. Так, в одной из первых своих статей Мухина была названа «кандидатом филологических наук». Однако ее построения, основанные на буйной фантазии, были настолько одиозны, что в последующих публикациях она уже значилась лишь «краеведом». Что же касается Русского и Святорусского, то это еще более очевидные псевдонимы. Похоже, только народный академик Молоканов отваживался выступать под своим собственным именем.
Во второй половине 1990-х гг. пропагандой «Влесовой книги» и связанных с ней фантазий о «доисторической славянской цивилизации» увлекся журнал «Молодая гвардия», ранее занимавший славянофильские позиции, требовавшие почтительного отношения к Русской православной церкви. В 1997 г. в этом журнале была опубликована панегирическая статья о «Влесовой книге», которую главный редактор журнала А. Кротов объявил «грандиозным открытием». В отличие от своих предшественников, ограничивавшихся в своих трактовках «Влесовой книги» истоками славяно-русской истории, автор статьи пытался напрямую связать ее с идеей Северной прародины и с праязыком всего человечества. Не была забыта и Русская идея, и «Влесова книга» объявлялась «новым очищенным самосознанием» русских, помогающим им осознать себя «наследниками Прародины человечества» (Курдаков 1997: 304, 337).
Следом за этой статьей в журнале появился развернутый экскурс в «доисторию славян». Его автор воспевал Допотопную цивилизацию, якобы располагавшуюся в палеолитической Сибири, отождествлял праславян с парсами и выводил их из Бактрии, признавал древнеегипетскую иероглифику славянской фонетической письменностью, бытовавшей якобы еще 12 тыс. лет назад. Все это подавалось как отстаивание истинной науки, которую ученые всячески замалчивают и скрывают от народа. Среди подвижников, рисковавших говорить правду, автор называл уже знакомые нам имена В. Чивилихина, Е. Классена, П. Орешкина, Ю. Д. Петухова, Н. Суслопарова и, конечно же, М. В. Ломоносова. Свои рассуждения он сопровождал обильным цитированием «Влесовой книги» и апелляцией к неоязыческому журналу «Волхв». Вслед за неоязычниками он ополчался против христианства, которое не только погубило древнюю письменную традицию и культуру (Лучин 1997а: 274), но и вообще не подходит для славян (Лучин 1997б: 240–241). Он также рисовал весьма отталкивающий образ крестителя Руси князя Владимира (Лучин 1997а: 345–346) и называл религию «политической химерой» (Лучин 1997а: 267). Особенно неприязненные чувства у него вызывала «религия, основанная на Библии и Коране», которая нанесла сильнейший удар по «допотопной науке» (Лучин 1997б: 330). Иными словами, неоязыческие мифы пришлись как будто бы по вкусу редакции упомянутого выше журнала.