Арийский миф в современном мире - Страница 164

164

Подобно многим русским неоязычникам и эзотерикам, Демин проявлял нездоровый интерес к свастике, видя в ней не только древнейший символ Севера, но и доказательство «общего полярного происхождения народов мира» (Демин 2000б: 412). Примечательно, что в своих северных «исследованиях» он опирался на поддержку Госкомсевера и Администрации Мурманской области. Кроме того, его фантазии о «Туле-Гиперборее» увлекли писателей-почвенников и публиковались на страницах подконтрольной тем «Литературной России» (Демин 2000в).

При этом, как всякий дилетант, не обладая даже элементарными знаниями о сравнительно-историческом языкознании, Демин объявлял себя «великим лингвистом» и смело приступал к поискам «праязыка человечества» (Валентинов 1998). А не имея никакого понятия об археологии и древней истории, он брался судить о древних переселениях хорошо известных историкам народов и рисовал фантастическую картину, кардинально расходящуюся со всеми научными данными, но зато полностью увязывающуюся с уже известными нам «патриотическими» построениями авторов-эзотериков (см., напр.: Громов 1996). И не случайно он занялся поисками «гиперборейской культуры, той священной для всех нас изначальной традиции, о которой ведали и русские отшельники, и мудрецы древнего Тибета» (Атланты 1997). Доказательства этому он искал не в научной литературе, а в «альтернативной науке», создаваемой такими же, как он, дилетантами (ср.: Демин 1997 г: 58, прим. на с. 541, также с. 275), или у романтически настроенных писателей XIX в., чьи труды безнадежно устарели (см., напр.: Демин 1997 г: 122–123, 163, 182 и др.).

Например, он всячески превозносил уже известного нам Ж. – С. Байи, выдвинувшего гипотезу о Полярной прародине мировой цивилизации (Байи 2003). Однако если Байи рассуждал об этом в тот период, когда историческая наука еще только вставала на ноги, историческая лингвистика делала свои первые шаги, а археологии и вовсе не существовало, то Демин подхватил его идеи тогда, когда наука уже дала ответы на многие из вопросов, поставленных Байи, причем ответы эти существенно отличались от наивных рассуждений французского астронома. Тем не менее Демин не только поспособствовал переводу и публикации его «писем об Атлантиде» в России, но и доказывал «актуальность» его взглядов сегодня (Атлантида и Гиперборея 2003). Мнения А. Асова и Н. Р. Гусевой, никак не зарекомендовавших себя на ниве археологии, фольклористики или исторической лингвистики, также оказывались для Демина не в пример более авторитетными, чем суждения профессиональных археологов, лингвистов, фольклористов и историков древности (Демин 1999б: 41). Он не брезговал и поддельной «Влесовой книгой», откуда тоже черпал свои аргументы (Демин 1997 г: 387, 452; Демин, Лазарев, Слатин 2004: 343–400, 500).

И все это потому, что, по мнению Демина и его единомышленников, идея Гипербореи создавала России «фундамент для стратегии лидерства» (Атлантида и Гиперборея 2003: 20; Демин, Лазарев, Слатин 2004: 38). Ему хотелось всячески повысить престиж России, и под конец жизни он объявил Гиперборею «российской протоцивилизацией», основой которой была «духовность»: якобы именно на территории России находилась прародина всего человечества, где некогда жил «пранарод», говоривший на едином праязыке (Демин, Лазарев, Слатин 2004: 38–41, 227). Заслугой своей экспедиции он считал тот факт, что «нам удалось связать понятие северной цивилизации, прежде всего, с Россией» (Демин, Лазарев, Слатин 2004: 497). Гиперборея служила Демину и неким моральным идеалом. Он доказывал, что при «изобилии продуктов» там отсутствовало воровство и господствовали свобода и честность, что, как он утверждал, в виде «национальной души» досталось в наследство русским крестьянам и другим группам, издавна обитавшим на Севере (Демин, Лазарев, Слатин 2004: 153–154, 188). Однако в терминологическом словаре, приложенном к его последней книге, единственной упомянутой там языковой семьей была индоевропейская; ни о каких других семьях авторы даже не вспоминали. И это красноречиво говорит о том, что они на самом деле вкладывали в понятие «гиперборейской цивилизации» и какой хотели видеть Россию.

В то же время отсутствие признания со стороны специалистов Демина явно беспокоило. Похоже, он находил больше понимания у геологов, геофизиков и астрономов, чем у археологов, этнографов или фольклористов. Однако он упорно стоял на своем и с необычайной легкостью отметал концепции специалистов, голословно упрекая их в «наивности» или «предвзятости» (Демин, Лазарев, Слатин 2004). Так он, например, поступал с наследием Н. Н. Гуриной, одной из лучших знатоков северной археологии (Демин 1997 г: 189). А между тем, в отличие от него, она более двадцати лет занималась археологическими исследованиями на Кольском полуострове, проследив эволюцию местной культуры в течение тысячелетий, начиная с эпохи мезолита. В предшествующую ледниковую эпоху никаких людей на Кольском полуострове археологи не обнаруживали (Гурина 1997). Полностью игнорируя выдвигавшиеся специалистами гипотезы о происхождении и назначении северных лабиринтов (Гурина 1948; 1991; Буров 2001; Куратов 1988; 2008), Демин приписывал им весьма сомнительный астрономический смысл и развивал гипермиграционистскую концепцию о едином центре их возникновения, лежавшем на Севере, откуда они будто бы распространились по всему миру (Демин 1999б: 145). Столь же легкомысленно и столь же бездоказательно он пересматривал и строго установленную связь каменных баб с кочевым миром, отвергая мнение известного археолога С. А. Плетневой, специально занимавшейся изучением этого вопроса (Демин 1997 г: 218).

164