Арийский миф в современном мире - Страница 1

К оглавлению

1

Введение

Данная книга посвящена изучению процесса конструирования арийской идентичности и бытования арийского мифа как во временном, так и в политико-географическом измерении. Речь идет о том, что, во-первых, в современных условиях всеобщей грамотности формирование этнической идентичности все чаще опирается на научные технологии, во-вторых, научные данные подхватываются и интерпретируются обществом, причем нередко далеко не так, как этого хотелось бы ученым, в-третьих, некоторые научные идеи с благодарностью используются радикальными политиками для мобилизации масс. Иными словами, сегодня, как никогда, научное знание играет огромную роль в общественном дискурсе. Причем общество получает такие знания далеко не всегда напрямую от ученых, а чаще – от посредников-дилетантов или умелых манипуляторов. Это бросает вызов ученым, долг которых состоит в том, чтобы защитить научное знание от псевдонауки и взять в свои руки диалог между наукой и обществом. Сегодня такая псевдонаука представлена, во-первых, дилетантами-литераторами, преследующими коммерческий успех, во-вторых, радикальными политиками, пытающимися навязать обществу арийский миф для реализации своих политических программ, в-третьих, эзотериками и неоязычниками, создающими на наших глазах новые религиозные культы и обряды. Вместе с тем в ряде случаев к арийскому мифу прибегают властные структуры в целях выработки привлекательной национальной идеологии, как это происходит, например, в ряде государств Центральной Азии. В этом случае мы имеем дело с политикой идентичности. Поэтому сегодня речь идет уже не о едином арийском мифе, а о разных его модификациях, преследующих разные цели. Такие модификации, их социально-политический контекст и смысловое разнообразие и составляют научную проблему, заключающуюся в том, что в мире постмодерна политические или интеллектуальные концепции, сформированные в одном контексте, нередко попадают в совершенно иное социальное пространство, где могут радикально менять свой смысл и использоваться для иных целей. Поэтому в современном глобализирующемся мире для оценки концепции недостаточно ограничиваться знакомством с ее исконным вариантом, а необходимо учитывать ее контекстуальную вариативность.

Цель данного исследования состоит не только в изучении происхождения и эволюции арийского мифа, но прежде всего в анализе его вариативности, которая касается как его смыслового содержания и интерпретаций, так и политического использования в самых разных этнополитических контекстах. Другая задача состоит в том, чтобы проследить процесс конструирования новых идентичностей путем использования научных данных, образовательных программ, организации новых праздников, возведения памятников древним предкам, создания новых музейных экспозиций. Третья задача связана с изучением образа врага, который выковывается современным «арийским мифом», причем и здесь выявляется определенная контекстуальная вариативность, заслуживающая особого внимания.

Арийская идея возникла и вначале развивалась в XIX в. как сугубо научный проект. Затем во второй половине XIX в. она была подхвачена шовинистами и расистами и начала служить империализму, колониализму и расовой дискриминации. Своего логического завершения она достигла в политике германских нацистов, использовавших ее для оправдания геноцида. Казалось бы, в мире после Холокоста места ей не осталось. Однако мир эпохи постмодерна парадоксален и таит в себе немало неожиданного. Рубеж XX–XXI вв. подарил арийской идее вторую жизнь, и ее подхватили националисты во многих новых государствах постсоветского пространства. Вместе с тем современный арийский дискурс отличается многозначностью. Сегодня арийство служит не только орудием шовинизма и дискриминации, но и лозунгом борьбы за самобытность и защиты местной идентичности. А смена контекста нередко наполняет лозунг иными смыслами, и то, что выглядело справедливым вчера, оказывается опасным и даже неприемлемым сегодня. Именно эту траекторию описала арийская идея в Индии, где в последней четверти XIX в. она была подхвачена реформистским и антиколониальным движением «Арья Самадж», а в конце XX в. стала служить радикальному политизированному индуизму, сеющему вражду и насилие.

К сожалению, Индия в этом не одинока. В данной работе я проанализирую причины популярности арийской идеи на всем пространстве Евразии, где интерес к ней проявляют очень многие этнонационалисты – русские, украинские, осетинские, армянские, таджикские, чеченские, татарские, азербайджанские, туркменские, казахские, узбекские и даже якутские, бурятские и корейские. Кое-где она остается маргинальной, а кое-где подхватывается и пропагандируется властями. Местами она привлекает лишь дилетантов, озабоченных поисками далеких предков своего народа, а местами ей уделяют внимание ученые, считающие ее подходящим языком для обсуждения вопросов отдаленного прошлого. Однако повсюду она служит интересам национализма, придавая ему искомую историческую глубину и наделяя славными предками.

Что же делает арийскую идею столь привлекательной? Смысл термина «ариец/арья» до сих пор вызывает у специалистов споры. Если одни связывают его прежде всего с социальным статусом («благородный», «знатный») (Thapar 1989–1991: 262; 1996: 19; Bhatt 1999: 75; Ratnagar 2007: 354), то для других он означает религиозно-лингвистическую идентичность (Thapar 2000c: 606; Nandi 2001: X; Anthony 2007: 11), а для третьих – этническую (культурно-языковую) принадлежность (Фрай 1972: 42; Бонгард-Левин, Ильин 1985: 130; Вайнберг, Ставиский 1994: 14, 194; Пьянков 1988: 103; 1995: 43, 46–52; Грантовский 2007: 396–397; Кузьмина 2008: 9 – 10, 30; Trautman 1997: XII). Некоторые подчеркивают, что вначале к ариям относилась небольшая социальная группа богатых и знатных, поклонявшихся Индре, но затем их название было перенесено на более крупную общность и территорию ее обитания (Sharma 1993: 4). Наконец, имеются и основания полагать, что первоначальный соционим позднее превратился в этноним (Шукуров, Шукуров 1996). Действительно, рассматриваемый термин был многозначным и с течением времени его смысл менялся (Trautman 1997: 12–14; Ratnagar 2007: 354).

1